Повешение и удушение

Повешение, и разновидность этого вида казни – удушение (или удавливание – исп. гаррота) применялось с глубокой древности. В частности, в античной Спарте одним из распространенных видов лишения жизни свободнорожденных было именно удавливание. Однако удавливание традиционно считалось привилегией знатных, в то время как повешение почему-то на протяжении всей истории оставалось позорным видом казни, применяемой в основном для простолюдинов. По Уложению 1649 г. в России повешение было отнесено к простым видам казни, то есть, во-первых, оно, наряду с обезглавливанием и утоплением, отличалось простотой исполнения, а во-вторых, назначалось за не столь тяжкие преступления, нежели квалифицированные виды казни.

Одно из древнейших упоминаний о повешении встречается в книге Чисел: “И сказал Господь Моисею: возьми всех начальников народа и повесь их Господу перед солнцем, и отвратятся от Израиля ярость гнева Господня”.

В 1905 г. французский врач Николаус Миновици проделывал на себе опыты с удавливанием, чтобы описать состояние, возникающее при повешении. Конечно, он пытался обезопасить себя при проведении этих экспериментов. Повешение он моделировал посредством блока, приделанного к потолку. Через блок был пропущен шнур диаметром 5 миллиметров, один конец которого врач держал в руке, а другой конец, завязанный петлей, надевал себе на шею. Затем Миновици ложился на пол на левый бок и тянул веревку правой рукой до тех пор, пока мог выдержать. Лицо врача багровело, в ушах возникал неприятный шум, перед глазами вспыхивали огненные круги. Постепенно Миновици усложнял опыты: он пытался “привыкнуть” к состоянию повешенного путем повторения затягивания петли до 6-7 раз подряд при продолжительности каждого раза по 4-5 секунд. Наконец он решился на эксперимент почти в чистом виде: он не лежал на полу, а висел в петле, которую держал его ассистент. Максимальная продолжительность нахождения в петле, которую смог достичь Миновици, составляла 26 секунд. Свои ощущения врач описывал так: “Как только ноги оторвались от опоры, веки мои судорожно сжались. Дыхательные пути были перекрыты настолько плотно, что я не мог сделать ни вдоха, ни выдоха. В ушах раздался какой-то свист, я уже не слышал голоса ассистента, натягивавшего шнур и отмечавшему по секундомеру время. В конце концов боль и недостаток воздуха заставили меня остановить опыт. Когда эксперимент был закончен, и я спустился вниз, из глаз моих брызнули слезы”.

Однако некоторые авторы описывают и совсем необычные ощущения казнимых. Так, великий инквизитор римско-католической церкви Имберт, наблюдая за казнимыми еретиками, подтверждал, что в последние моменты жизни его жертвы испытывали странное сладострастие. Особенно при удушении. У мужчин при этом часто “намокали штаны”, а женщины, “обуреваемые дьяволом, стонали в страстной истоме и раздирали себе грудь”. Ведьмы накануне сожжения добровольно отдавались своему палачу, а мужчины в последнюю ночь перед казнью часто мастурбировали до полного изнеможения. Современные криминалисты подтверждают эти наблюдения: у повешенных часто наблюдаются непроизвольные выделения мочи, спермы и фекальных масс, а также эрекция полового члена. В 18 веке ходили даже рассказы о некоторых любителей острых ощущений, пытавшихся насладиться половым возбуждением, которое, как считалось, испытывает человек в первые минуты после повешения, но часто не успевавших вовремя остановить этот изысканный эксперимент.

Один мой знакомый, неоднократно пытавшийся свести счеты с жизнью и, в конце концов, добившийся своего, рассказывал мне, что главное в этом деле для вешаемого – выдохнуть из легких весь воздух без остатка перед тем, как повиснуть в петле. Мол, тогда, по его словам, просто засыпаешь, а если в легких осталась какая-то часть воздуха, то испытываешь все муки удушья и начинаешь дергаться в петле.

На мой взгляд, это замечание может служить рекомендацией для казнимых для возможного избежания лишних мучений, когда казнь через повешение осуществляется традиционным, старинным способом. В этом случае осужденный погибает от удушья.

Для исполнения приговора применяется виселица, в форме букв “Г”, “П”, “Т” или перевернутого “Ш”. Оттого в дореволюционной России виселица часто называлась “глаголем”. Еще одно ее название – “столыпинский галстук” по имени министра внутренних дел Столыпина П.А.

В прошлом для этих целей использовались и деревья (в основном для разбойников). Иногда виселицы ставили на плотах и пускали вниз по течению для устрашения населения после подавления бунтов.

Традиционно казнь через повешение проводится так: на осужденного надевают петлю (иногда предварительно надев на его голову непрозрачный колпак или мешок). При этом важно положение узла петли на его шее. При его типичном положении – сзади или сбоку – петля сдавливает шею в области подъязычной кости, оттесняя кзади и назад корень языка. Последний прижимается к задней стенке глотки и закрывает просвет гортани или оттесняется в сторону, противоположную местоположению узла, также полностью закрывая просвет гортани. И в том и в другом случае поступление в легкие прекращается и наступает смерть. При атипичном положении узла (под подбородком) дыхательные пути перекрываются не полностью, что может замедлить наступление смерти. Петля должна быть легко скользящей по веревке.

При соблюдении этих условий потеря сознания у осужденного наступает очень быстро (в течение первой минуты от начала повешения) и самовысвобождение из петли практически исключено. Осужденный должен находиться в петле не менее 5-6 мин, иначе он может остаться живым.

После одевания петли палач выбивает из-под ног осужденного скамейку или иную подставку. В средневековых Германии и Франции к виселице приставляли лестницу и осужденных заставляли залезть на нее, а затем прыгать вниз с петлей на шее. Один из помощников палача обычно сидел верхом на перекладине виселицы для того, чтобы сообщить толчок телу преступника. В Англии под виселицу ставили телегу, которая затем отъезжала, лишая казнимых опоры. В Соединенных штатах Америки при линчевании негров веревка пропускалась через горизонтальную ветку дерева или ближайшую балку, и несколько человек, ухватившись за конец, вздергивали приговоренного. Наконец, в Иране несколько лет назад одного серийного убийцу, прозванного “вампиром из Тегерана”, убившего 11 человек – от 11-летней девочки до 45-летней женщины – после 214 палочных ударов повесили на подъемном кране в присутствии 20-тысячной толпы.

Во все времена этот вид казни очень часто совершался публично. Русский писатель П. Боборыкин, вспоминая о казнях в Париже второй половины 19 века, пишет:

“Кто живал в Париже подолгу, как я, тот знает, что это было за отвращение: публичные казни, происходившие около тюрьмы “La Koquette”. Гаже, гнуснее этого нельзя было ничего и вообразить!

Тысячи народа, от светских виверов и первоклассных кокоток до отребья – сутенеров, уличных потаскушек, воров и беглых каторжников проводили всю ночь в окрестных кабачках, пьянствовали, пели похабные песни и с рассветом устремлялись к кордону солдат, окружавшему площадку, где высились “les bois de la justice” (виселицы – О.К.), как официально называют этот омерзительный аппарат.

Издали нельзя было хорошенько видеть, но вся эта масса чувствовала себя в восхищении только оттого, что она “была на казни”, так лихо и весело провела ночь в ожидании такого пленительного зрелища”.

После исполнения казни обычно около виселицы выставлялся часовой на сутки, т.к. в Германии существовало поверье, что веревка повешенного приносит в дом счастье, а во Фландрии – что рука повешенного может помочь стать невидимкой. Также часто преступника оставляли висеть в течении длительного времени – на устрашение другим. Так, З. Космодемьянская провисела в петле целый месяц. В современное время официальная технология повешения несколько иная.

Осужденного вешают на веревке, обвивающей шею; смерть наступает в результате давления веревки на тело под воздействием силы тяжести. Потеря сознания и смерть наступают в результате повреждения спинного мозга или (если это недостаточно для наступления смерти) вследствие асфиксии от сдавливания трахеи.

Виселица напоминает футбольные ворота, на верхней перекладине которых крепится железная цепь. К ее последнему звену присоединяют приспособление в виде замкнутой подковы, через которое протягивается и закрепляется один конец веревки. После последнего сигнала – оглашения приговора, который зачитывает комиссия, состоящая из начальника прокуратуры, священнослужителя и врача палач дергает специальную рукоятку, открывающую люк под ногами осужденного и он летит в 4-метровый колодец.

Эта технология была разработана в 1949-1953 гг. Королевской комиссией по смертной казни в Великобритании. В соответствии с рекомендациями комиссии после того, как на шею осужденного надета петля, у него под ногами открывается люк. При этом длина веревки (и соответственно длина падения) подбирается с учетом роста и веса осужденного – чтобы добиться разрыва спинного мозга, но без отрыва головы. В тюрьмах, где проводится повешение, есть специальные таблицы, рекомендующие длину веревки, а, соответственно, и высоту падения приговоренного, исходя из его роста и веса. Веревки с медной сердцевиной для уменьшения ее упругости поставлялись в разные страны в основном из Великобритании, пока там не была отменена смертная казнь.

В настоящее время тариф оплаты за одного повешенного – как правило около 20 долларов США. Сохранился любопытный документ о расходах по проведению казни в России в 1880 году:

По поводу приведенного в исполнения приговора Санкт-Петербургского военного окружного Суда над государственными преступниками Квятковским и Пресняковым представилось необходимым произвести следующие расходы:

На устройство эшафота и разборка онаго 205 руб. 30 коп

На погребение тел казненных 44 руб. 90 коп

На отправление в Москву заплечного мастера и на вознаграждение ему 81 руб.

На разныя мелкия расходы 19 руб.

Итого 350 руб. 20 коп

Которыя и позаимствованы из сумм градоначальства.

Утверждено:

Спб градоначальник

полковник Федоров А.В.

Секретарь Петухов

4 ноября 1880 года.

В нацисткой Германии множество смертных приговоров через повешение исполнялось в берлинской тюрьме Плотцензее. Осужденных содержали в наручниках в подвале, откуда чиновник приводил их для казни. Помещение, где совершалась казнь, было разделено поперек черным занавесом, задергивавшимся при ее завершении. Но иногда занавес не скрывал экзекуции от ожидавшего своей очереди заключенного. Перед казнью прокурор объявлял: “Обвиняемый! Вы приговорены Народной судебной палатой к смертной казни через повешение и сейчас палач исполнит свою обязанность”. При казни присутствовал адвокат осужденного, который не имел права разглашать ход экзекуции. Часто родственникам казненного направлялся счет на оплату расходов по исполнению казни.

В немецко-фашистских концлагерях на плацу непременным атрибутом была виселица, окрашенная в черный цвет. На ней вешали саботажников и пойманных беглецов. После повешения в присутствии всего лагеря заключенные проходили маршем мимо виселицы. Трупы казненных не снимали в течение 1-3 суток. В лагерях также применяли автоматизированное повешение. Под потолком специальной комнаты подвешивался изогнутый рельс, по которому катились на колесиках несколько блоков с петлями. Обязательным атрибутом комнаты были пюпитр для представителя прокуратуры, следившего за исполнением казни, и кафедра для священника. После повешения констатировалась смерть, а тем временем блок катили по рельсу в другую комнату, где уже снимали тело казненного.

Самая знаменитая казнь через повешение в ХХ веке – казнь в 1946 году военных преступников по приговору Нюрнбергского процесса. Здесь приводятся два свидетельства одного очевидца – фоторепортера газеты “Правда” Виктора Темина, которому прямо-таки не терпелось присутствовать на таком знаменательном событии и он каким-то способом сумел-таки проникнуть туда. Первое описание взято из книги Б. Полевого “В конце концов”. Автор книги утверждает, что он почти дословно воспроизводит рассказ В. Темина о казни, но с присущей ему стыдливостью сокращает некоторые “образные, но слишком уж соленые выражения рассказчика”.

- Восьмерых нас выделили присутствовать при казни. По двое от каждой страны-победительницы. Ну, собрались мы вместе и этот почтенный полковник Эндрюс встретил нас в особой комнате, куда раньше нас не пускали. И говорит нам этот самый Эндрюс, чтобы мы во время казни никуда с отведенных нам мест не сходили, не болтали и вообще соблюдали тишину.

Потом по лестнице повел нас куда-то вниз. Видим: тюрьма. Даже я там никогда не был. Занятно: коридор, двери по бокам, мудреные какие-то замки и лампы светят внутрь камер. Ну и, как полагается, волчки: “Давайте заглядывайте, господа журналисты…” Не знаю, уж знали ли они, эти одиннадцать, что им сегодня конец, но никакого шума в камерах не было. Кто читает, кто пишет что-то. Риббентроп, кажется, тот с попом беседовал, а один, должно быть, готовясь спать, зубы чистил…

Ну, прошли, посмотрели. Потом отбой прозвучал, наш полковник повел нас из тюрьмы наружу и вывел в небольшое здание, в гимнастический зал, что ли… Там пусто. Три зеленых эшафота – вроде бы большие ящики. К ним ведут ступени, я сосчитал – тринадцать ступеней, а сверху спускаются петли. Перед эшафотами места для представителей четырех армий. Сзади скамьи для переводчиков. А для нас, для прессы, особые столики. Четыре. Один из них мы с Борисом Владимировичем (Афанасьев Б.В. – корреспондент ТАСС. – ОК) выбрали себе. Ну, осмотрели все, полковник повел нас назад: ждите. Ждем. Долго ждали. Слышали за дверью какую-то беготню, голоса, в общем, шухер какой-то. Только где-то уж около часа ночи повели нас назад к виселицам. Видим, полковник наш нервничает. Слышим: “Геринг, Геринг…” Что с ним, бежал он, что ли? Но спросить некого. А тут Риббентропа ведут, да не ведут, тащат под руки. Он вроде бы вовсе не в себе. В уме повредился, видно, от страху. Подняли его на эшафот. Поставили его под петлей. Поп тут к нему подошел, пошептал что-то. Этот самый сержант Джон Вуд колпак на него напялил, потом петлю, потом нажал на рычаг… Там ведь хитро вешали, не то что гитлеровцы наших. Наденут веревку, нажмут рычаг, и преступник проваливается в люк помоста. Как он там отходит, не видно, только веревка подрагивает. Этот Вуд потренировался, должно быть, как следует,-- ловко это у него получилось: за полтора часа он на двух виселицах со всеми десятью разделался – мастер. Когда они проваливались, их там вынимали из петли, врач констатировал смерть, и их клали за занавеской в черные ящики. И каждому на грудь табличку с фамилией. Когда со всеми управились, нас, прессу, пустили посмотреть. Фотографировать разрешили… Смотрим, что такое: вешали десять, а лежат все одиннадцать. И Геринг тут.

Второе свидетельство – того же В. Темина, но уже официальное, как полномочного представителя газеты “Правда”.

“В окно гостиницы мне виден Нюрнберг – Нюрнберг 15 октября 1946 года. Мрачно и пустынно на его улицах. Ровно в 8 часов вечера по берлинскому времени мы, восемь корреспондентов. По два от четырех союзных держав – Советского Союза, Соединенных Штатов, Англии и Франции явились в здание суда…

Пришел шеф Нюрнбергской тюрьмы американский полковник Эндрюс, и от всех восьми корреспондентов было взято обязательство не покидать здания тюрьмы и отведенных им мест, а также ни с кем не общаться до особого указания четырехсторонней комиссии.

…После осмотра тюрьмы мы проходим через двор, вернее, тюремный сад, освещенный электричеством, к небольшому одноэтажному зданию…

Здесь сегодня должна состояться казнь.

Входим в здание. Прямо против двери – три виселицы, окрашенные в темно-зеленый цвет. Тринадцать ступеней ведут на эшафот. На чугунных блоках – новые, толстые манильские веревки, которые выдерживают груз более 200 килограммов. Основание эшафота высотой более двух метров закрыто брезентом. Под каждой виселицей – люк с двумя створками, которые открываются нажатием рычага. Казненный падает в отверстие на глубину два метра 65 сантиметров.

Виселиц три, но только две приготовлены для казни. Около них лежат черные колпаки, которые будут в последний момент накинуты на головы осужденным. Одна виселица запасная.

Правый угол здания отгорожен брезентом. Сюда будут сносить тела казненных. Закончив осмотр, возвращаемся в отведенные нам комнаты в здании Международного военного трибунала.

Время – 22 часа.

…После объявления об утверждении приговора всем осужденным были надеты наручники…

В 0.55 всех нас, восемь журналистов, проводят к месту казни, и мы занимаем указанные нам места против эшафота на расстоянии примерно трех-четырех метров. Входят члены комиссии, медицинские эксперты, офицеры американской охраны. От каждой из союзных стран: СССР, США, Англии и Франции присутствуют по пять человек. Сюда входят: генерал, врач, переводчик и два корреспондента… Все остальные занимают специально отведенные для них места слева от эшафота. У виселиц на эшафоте занимают место два американских солдата: переводчик и палач.

В 1.11 16 октября первым вводят под руки Иоахима фон Риббентропа. Он бледен, пошатывается, секунду- две стоит с полузакрытыми глазами, как бы в состоянии прострации. С него снимают наручники и связывают руки за спиной.

…В 1.37 вводят Кальтенбрунера. Этот изверг был правой рукой Гиммлера. У него бегающие глаза и огромные руки душителя…

Кальтенбрунер бросает умоляющий взгляд на пастора. Тот читает молитву. Кальтенбрунер блуждающим взглядом смотрит вокруг. Но бесстрастный палач накидывает ему на голову черный колпак…

Все мы, 25 человек, присутствовавшие при казни, люди разных рангов, возраста, национальностей, взглядов, думаем в эти минуты одинаково: виновников военных преступлений нужно наказывать сурово и беспощадно”.

Как правило, при обычном течении казни у очевидцев не остается никаких особых моментов, врезавшихся в их память, связанных именно с техникой исполнения приговора. Запоминаются, как правило, лишь нестандартное поведение казнимых или непредвиденные случаи. Так, как в приведенном описании казни пятерых декабристов в России в 1826 г., сделанном очевидцем:

“Когда все было готово, с пожатием пружины в эшафоте, помост, на котором они стояли на скамейках, упал, и в то же мгновение трое сорвались – Рылеев, Пестель и Каховский упали вниз. У Рылеева колпак упал, и видна была окровавленная бровь за правым ухом, вероятно, от ушиба. Он сидел скорчившись, потому что провалился внутрь эшафота. Я к нему подошел, он сказал: “Какое несчастие!” Генерал-губернатор, видя с гласису, что трое упали, прислал адъютанта Башуцкого, чтобы взяли другие веревки и повесили их, что и было немедленно исполнено. Я был так занят Рылеевым, что не обратил внимания на остальных оборвавшихся с виселицы и не слыхал, говорили ли они что-нибудь. Когда доска была опять поднята, то веревка Пестеля была так длинна, что он ногами доставал до помоста, что должно было продлить его мучения, и заметно было некоторое время, что он еще жив”. (цитата из: “Полярная звезда”, 1861. Кн. 6 с. 72-73)

Подобные случаи, как и описанные ниже, следует признать крайне нежелательными эксцессами, свидетельствующими о низкой квалификации палачей или износе оборудования. Тем более что вплоть до 40-х годов 20 века в палачи порой набирали случайных преступников, осужденных на длительные сроки тюремного заключения, обещая им самим помилование или досрочное освобождение.

В 1803 году в Австралии должны были повесить некоего Джозефа Самуэля. Однако веревка на виселице оборвалась. Это повторилось и во второй, и в третий раз. После этого судьи решили, что налицо знак небес, и Самуэля помиловали.

10 февраля 1885 года в Великобритании произошла аналогичная история. Вот что писала об этом газета “Independence Belge”: “Небольшой город Экстетер … стал театром ужасной сцены, которой суждено возбудить толки во всех странах, где вопрос о смертной казни более или менее занимает умы. Еще свежа память об убийстве мисс Кейзе, статс-дамы королевы Виктории, ее лакеем Джоном Ли. Этого последнего должны были казнить сегодня утром во дворе эксетерской тюрьмы. Роковой момент наступил. Виселица была устроена палачом Берри, преемником умершего Марвуда. Преступника вывели. Его голова по обычаю была покрыта черным колпаком. Ему надели на шею веревку, поставили его на трап, который должен был опуститься, чтобы тело преступника повисло. После того, как священник прочитал напутственную молитву, подан был сигнал. Палач выдвигает засов, поддерживающий трап. Раздается всеобщий крик изумления. Засов выдвинут, но трап не опускается, и осужденный, который уже приготовился расстаться с жизнью, стоит на ногах, трепещущий от волнения. Палач Берри ничего не понимает. Вместе с двумя тюремными стражами он бьет ногой по трапу в надежде, что тот опустится. Напрасный труд. После трех или четырех минут бесплодных усилий палач считает нужным произвести осмотр аппарата казни, и Джона Ли, с веревкою на шее, уводят назад в тюрьму. Осмотр приводит палача к мысли, что от сырости разбухли доски трапа. В твердой уверенности, что под тяжестью нескольких человек трап опустится, палач призывает на подмогу нескольких тюремных надзирателей. Преступника снова выводят на эшафот. Священник опять читает молитву, потом шесть или семь человек разом бьют ногами по трапу, но и на этот раз трап не подается. Осужденного опять уводят. Палач с помощниками снова хлопочет у трапа. Ему кажется, что теперь-то все будет как надо. В третий раз выводят Джона Ли, и в третий раз история повторяется – трап никак не хочет опускаться! Тогда глубоко взволнованные журналисты и другие свидетели этой сцены вступаются за осужденного. С шеи Джона Ли снимают веревку, а с головы – черный колпак. Глазам зрителей представляется мертвенно-бледное лицо преступника: он щелкает зубами, ноги его подкашиваются. Тюремное начальство отказывается от мысли продолжать казнь и решает донести о случившемся министру внутренних дел”.

История эта закончилась тем, что королева, по представлению министра, заменила Джону Ли смертную казнь каторжными работами.

Продолжая разговор об отребье, ставшими палачами не по убеждению в справедливости закона и неотвратимости наказания за совершенное преступление, а всего лишь спасавшими собственную шкуру, необходимо упомянуть о Пауле Соковски. Он был 17-летним коммунистом, когда фашисты схватили его в 1937 году на границе: Пауль собирался в Испанию, чтобы сражаться против фашизма в рядах республиканской армии. А вместо этого оказался в концлагере Заксенхаузен. По одном версии, впоследствии он убил киркой в каменоломне надзирателя, когда тот стал издеваться над престарелым узником. Продержав Пауля несколько месяцев в карцере и сломав его физически и морально, гитлеровцы сделали его лагерным палачом.

По другой версии, все произошло иначе. Его вызвали и спросили: “Если бы у тебя был ребенок и негодяй надругался над ним, ты бы смог его повесить?” Пауль ответил, что да. И на следующий день ему дали такого “преступника”. На самом деле это был советский военнопленный (уже шла война с СССР). Соковски вздернул его на виселице. Всего лично за Соковски числится 34 казненных, а принимал “коллективное” участие бывший коммунист в уничтожении 12 тысяч узников. В 1946 году его опознал бывший заключенный концлагеря, и палача отправили в Воркуту. Через десять лет его передали властям ГДР, где Соковски сидел политической тюрьме до 1970 года. В 1997 году его разыскала историк Регина Шеер, в беседе с которой он отверг все обвинения в свой адрес, заявив, что он “только ставил виселицы и уносил трупы”.

Но в архивах Штази нашли собственноручное описание Пауля первой совершенной им казни: “Когда убиваешь, ничего не чувствуешь. Не испытываешь даже страха, что настанет и твой черед. Ночью мне приснился кошмар: казненный стоял передо мной, из его ран сочилась кровь. Я вскочил с постели и вызвал охранника”. Потом кошмары перестали его мучить: Никто ко мне не испытывал сострадания, и я ни к кому”.

Предатель, правда, к концу жизни раскаялся. Его спросили: “Что бы вы хотели сделать в своей жизни по-другому, если бы это было возможно?” Ссучившийся коммунист ответил: “Я бы не хотел жить”. Сейчас он, смертельно больной, живет в берлинском доме для престарелых, и ни с кем из журналистов, особенно советских, уже не идет на контакты.

То же и Иван Фролов, знаменитый в России палач. Осужденный в 1869 году за неосторожное убийство, а далее два раза бегавший и даже участвовавший в грабеже, он, в конце концов, добился для себя 30 лет и 10 месяцев тюремного заключения. Казалось, на свободу выйти уже не осталось почти никакой надежды: к моменту приговора ему исполнилось 30 лет. Но вдруг подвернулась оказия – случилось так, что в Петербурге надо было казнить политического преступника Дубровина, а штатного палача не нашлось. Вернее, был один из “вольных”, да запил, собака, и исчез куда-то. А дело не ждет. Ивану и предложили исполнить казнь, а в награду пообещали 10 рублей серебром и скостить полгода отсидки. Фролов согласился, тем более вскоре ему начали платить уже 15 рублей за каждую казнь, да к тому же они приближали час освобождения. Таким образом он трудился вплоть до того дня, когда ему пришлось повесить Александра Ульянова, старого друга, еще с детства. После этой казни Иван покончил жизнь самоубийством.

Американский военнослужащий Джон Вуд, наоборот, никогда не испытывал раскаяния за совершенную казнь.

Вызвался он на эту роль добровольно. Б. Полевой замечает: “Дело, за которое он взялся – нужное, необходимое. Может быть, и согласился он на него даже не по охоте, а по приказу…” Однако это на это “нужное дело” не допустили ни одного советского добровольца, хотя таковых, должно быть, тоже было предостаточно. К тому же Дж. Вуд – этот невысокий массивный парень, с длинным, мясистым, с горбинкой носом и тройным подбородком – пройдя т.н. “войну” безвестным сержантом, вернулся на родину знаменитостью. Еще задолго до казни он начал активно раздавать интервью и автографы, а после исполнения приговора распродал по кускам веревки, на которых повесили преступников.

Иногда виселица использовалась как дополнительный аргумент к требованию закона. Так, во время установки в Риме египетского обелиска, привезенного в Италию еще легионерами Калигулы, в момент последней фазы подъема следивший за работами папа римский под страхом смертной казни запретил рабочим шуметь, чтобы резкие звуки не нарушили равновесия осторожно поднимаемой 440-тонной махины. Слишком велика была цена работы – ведь обелиск поднимали около тысячи рабочих в течение четырех месяцев. Было строжайше запрещено даже кашлять и чихать. Для подкрепления угрозы рядом со строительной площадкой поставили виселицу с палачом. Однако инцидент все же произошел. В последний момент веревки сильно натянулись, и стало ясно, что они вот-вот лопнут. Тогда один из рабочих – матрос Доменико Бреска, не растерявшись, громко скомандовал: “Воду на веревки!” Совет опытного матроса был тут же исполнен, и смоченные водой канаты выдержали тяжесть исполинского обелиска. Однако Бреска за ослушание приказа был приговорен к смертной казни, и только впоследствии папа отменил это распоряжение.

Удушение, в отличии от повешения исполнялось только в темнице. Поэтому до нас не дошли описания очевидцев такой казни и нам известны лишь общие черты технологии. Помимо Древней Греции, в античном мире оно довольно часто применялось при императоре Тиберии, но уже во времена Нерона об этом виде казни говорится как о давно вышедшем из употребления. В те времена, да и позже, при инквизиции, приговоренного душили следующим образом: его сажали на скамейку, накидывали ему на шею веревку с петлей и двое человек тянули ее в противоположные стороны. Видимо, именно так были казнены участники заговора Катилины – Лентул и четверо его сподвижников.

В заключительной части ауто-да-фе, когда преступникам против веры уже были вынесены приговоры и какая-то часть их отправлялась на костер, также иногда имело место удушение. Это происходило в двух случаях: либо еретик успевал отречься от своих взглядов, но тяжесть совершенного им преступления все же не освобождала его от смерти, либо при недобросовестных отношениях палачей к своим обязанностям он мог, уплатив исполнителю определенную плату, купить себе право быть задушенным перед ожидающим его костром. Тогда приговоренного душили тем же способом, двое за одну веревку, либо, если палач значительно превосходил того по силе и комплекции, то он накидывал осужденному бечеву на горло и, взвалив его на спину, не спеша обходил вокруг приготовленного костра.

Гаррота – типично испанское изобретение, состояло из небольшой палочки с прикрепленной к ней мертвой (незатягивающейся) петлей, которую набрасывали на шею осужденного, и, вращая палочку, удавливали его. Более точного описания до нас, к сожалению, не дошло. Ее активно использовали в завоевательных войнах в Латинской Америке. Посредством гарроты был, в частности, казнен индейский вождь Атауальпа, после того, как он не смог уплатить за себя полную сумму выкупа, назначенную им же самим.

Наконец, гражданскими судами средневековой Европы для удушения использовалось специальное кресло. Приговоренного сажали на него, надевали зажим на горло, который соединялся с винтом за спинкой кресла. При этом часто даже не связывали руки, т.к. он не мог помешать ходу казни. Палач, стоя за спинкой кресла, медленно, в течение получаса, вращал винт, постепенно перекрывая преступнику доступ кислорода. Этот способ казни справедливо считается одним из самых мучительных, так как на свете существует достаточное количество людей, могущих стойко переносить физическую боль, но нет ни одного человека, легко переносящего муки удушья.

Думается, нет нужды обвинять средневековую цивилизацию в варварстве и жестокости, потому что многие американские индейские племена уже в Новое время практиковали подобный медленный способ удушения: жертву до восхода солнца привязывали к дереву, накинув на его шею тонкую полоску сырой кожи. Под лучами всходящего солнца кожа высыхала, укорачивалась, постепенно удавливая обреченного.

Повешение в нарушение установленных правил, как-то: подвешивание за ноги, усы, груди, половые органы, равно как и, например, повешение на одной перекладине дворянина Овцына и настоящей овцы, совершенное по приказу Ивана Грозного, должно быть отнесено, скорее, к экзотическим видам смертной казни, не закрепленных в законодательствах стран мира, и рассматриваться в соответствующей главе.

КОНЕЦ

на Главную



Используются технологии uCoz