Этот вид казни, бывший в прошлые века едва ли не самым популярным, в современное время (данные на середину 1989 г.) на практике применяется только в Саудовской Аравии, Катаре, Йеменской Арабской республике, Исламской республике Мавритания, Объединенных Арабских Эмиратах, Конго, да еще закреплен в законодательстве Бельгии. Осуществляется он путем отсечения головы от тела топором или мечом или с помощью специальной машины – гильотины. Для успешного исполнения казни необходимо, чтобы ни воротник, ни длинные волосы не помешали лезвию отделить голову от туловища.

Хотя в средневековой России обезглавливание относилось к простым видам казни, тем не менее, оно, как правило, было прерогативой богатых и знатных людей, в отличие от простолюдинов, которых просто вешали. Это, по-видимому, объясняется тем, что при отделении головы от тела смерть наступает мгновенно и практически безболезненно. По этой же причине иногда к этой казни приговаривали женщин-еретичек. При отсечении головы задача палача – мгновенно достичь острым лезвием спинного мозга, чтобы в результате шока произошла потеря сознания. Понятно, что палачу требуются сила и сноровка. При публичных казнях в старину неумелые действия исполнителя вызывали недовольный ропот толпы, и он даже мог поплатиться своим местом, а то и свободой.

Большинство мечей правосудия имели надпись и символы. На клинках изображали виселицу, плаху, колесо как орудие казни, распятие, Богоматерь, эпизоды житий святых, гербы, Фемиду с весами. Нередко писали имя палача, дату (правда, неясно, какую), цитировали Библию, вирши с моралью.

Рукоять меча была на два полных захвата, в ранних экземплярах снабжались бубенчиками. Если меч имел ножны, то к ним прилагались дополнительные отделения для ножей, служивших для иных способов казни.

При казни мечом от приговоренного, стоящего на коленях, требовалось держать голову прямо, вытянув шею, и, по возможности, сохранять неподвижное положение. Конечно, такой способ обезглавливания был более труден технически, т.к. не все осужденные могли принять требуемое положение, а палачу также необходимо было попасть мечом между четвертым и пятыми шейными позвонками казнимого для мгновенного отделения головы от тела.

В походных условиях у пленных часто рубили голову саблями или шашками, ставя их на колени, или кладя на край крутого обрыва.

Человек не курица, однако, и у него после обезглавливания могут возникнуть непроизвольные и нежелательные движения членов, поэтому перед отсечением головы ему, как правило, связывают руки, а для помещения на гильотину привязывают к вертикальной доске, которая затем принимает горизонтальное положение. По свидетельству очевидцев казни, отрубленная голова Робеспьера еще некоторое время извергала грязные ругательства, а у Шарлотты Корде, убийцы Марата, покраснели щеки, когда помощник палача поднял ее голову, чтобы показать народу, и отвесил ей пощечину.

При публичных казнях палачу требовалось после отсечения головы поднять ее за волосы и показать зрителям. Это служило как бы гарантией, что казнь произведена успешно. В современной Саудовской Аравии тела казненных оставляют на 45 минут на эшафоте для всеобщего обозрения.

В прошлом от палача требовалось не только приведение приговора в исполнение, но и доставка осужденных на повозке к месту совершения казни под конвоем стражи, а также их тел обратно по окончании мероприятия.

Вторая легенда гласит, что один чрезвычайно религиозный христианин-еврей в 80-е годы 15 века в Испании в полях Таблады соорудил огромную каменную платформу, называемую Кемадеро, т.е. место сожжения. По углам оно было украшено изваяниями четырех пророков. Эти гипсовые статуи, якобы, служили не только для украшения. Они будто бы были пустотелыми, и в них можно было поместить человека, обреченного умирать на медленном огне. Согласно этому мифу, сам архитектор был уличен в следовании иудейским обычаям и сожжен на том же Кемадеро, который сам и соорудил.

Настоящая история изобретения гильотины заключается в следующем. В 1789 году доктор Гильотен, будучи весьма добропорядочным и гуманным человеком, задумался о возможности создания нового способа казни, которая совершалась бы без причинения ненужных страданий приговоренному. При этом ему хотелось, чтобы казни совершались не непосредственно рукой человека, и останки казненного немедленно скрывались бы от взоров толпы, всегда жадной до подобного рода зрелищ.

После долгих размышлений он пришел к выводу, что обезглавливание было и остается самым оптимальным видом казни, однако необходимо заменить мускульную силу человека на более мощную и надежную – механическую. Ш.-Г. Сансон энергично поддержал это начинание: наступал террор, развязанный якобинцами, и число смертных приговоров неизмеримо возросло. Было бы трудно проводить вручную такое количество казней почти ежедневно без возможных погрешностей. К тому же не все осужденные сохраняли присутствие духа во время экзекуции, что также затрудняло работу палача. И, наконец, многие осужденные норовили получить последнее причастие у священника, которое зачастую затягивалось затемно. При неровном свете факелов почти невозможно качественно отрубить голову преступника мечом. Гильотен и Сансон принялись за поиски.

Они подолгу беседовали друг с другом, даже сделали краткое историческое обозрение всех родов казней, употреблявшихся в различное время у разных народов, но все их труды оставались безуспешными. Однажды они наткнулись на итальянскую гравюру работы Ахила Бончи, которая представляла аппарат для совершения казней, называвшийся “маннайя”. Она некогда употреблялась в Женеве, посредством ее был казнен знаменитый заговорщик Джиустиниани. Этот аппарат помещался на эшафоте и состоял из двух досок, между которыми двигалось лезвие секиры. Осужденный становился на колени и клал свою голову на плаху, а исполнитель находился у одной из досок аппарата и брал в руки веревку, перекинутую через перекладину над досками. К противоположному концу этой веревки была прикреплена двигавшаяся между досками секира. Стоило опустить веревку, чтобы привести в движение секиру.

Это, конечно, было не совсем удовлетворительно, т.к. вопрос о положении тела преступника оставался нерешенным. Ш.-Г. Сансон настойчиво требовал, чтобы был придуман способ класть осужденного горизонтально и исключить всякую возможность совершать разного рода телодвижения. К счастью, вскоре он познакомился с одним механиком-немцем по имени Шмидт. Немец решил помочь своему другу и вскоре предоставил чертеж аппарата, состоящего из остро отточенного лезвия, двигавшегося между столбами. Осужденный при этом привязывался к доске, которая поднималась и опускалась при помощи особого рычага; стоило опустить доску, и шея преступника как раз приходилась в том месте, на которое падало лезвие аппарата. Таким образом, задача была решена.

На следующий день Ш.-Г. Сансон сообщил Гильотену о вчерашнем изобретении. Доктор был счастлив. Говорят, что под конец жизни он раскаялся в своем изобретении. Это не так. До конца своих дней Гильотен оставался твердо убежденным, что оказал своим изобретением человечеству неоценимую услугу.

Вскоре честный доктор представил свое изобретение на заседании национального собрания. Увлеченный своей энергичной импровизацией, он, во время своего выступления, сделал несколько неудачных ходов, чуть-чуть не помешавших его успеху. В частности, утверждая, что новый способ казни не создает страданий, он сказал, между прочим, что осужденный почувствует только легкий ветерок над шеей. Уже это было несколько странно, но Гильотен не ограничился этим и прибавив следующее выражение: “Этой машиной я в одно мгновение отрублю вам голову так, что вы и не почувствуете”. Его слова потонули в страшном взрыве хохота. Так или иначе, проект был переслан для рассмотрения лейб-медику короля Антуану Луи.

Работники гильотины, как, впрочем, и прочие исполнители смертных приговоров, были, как правило, людьми определенного склада характера и убеждений. Потомственный государственный палач Французской Республики Андре Обрехт писал в своих воспоминаниях: “Палач – это то ремесло, которое не позволяет человеку не выполнить то, что ему положено выполнять, даже если в такие моменты человек, убивающий человека, пребывает в ужасе от точного понимания значения своего жеста, когда силишься заставить себя думать: моя рука – не моя рука, она лишь движение, моя голова – не моя голова, она – лишь повинуется этому движению, и веревка, которая удерживает нож гильотины, в этот самый момент – спасение истины. Палач и государь, - писал историк, - составляют единое целое. Они оба и вместе сплачивают общество”.

Орудие своего труда – гильотину – он хранит до сих пор, выставляя ее для обозрения в собственном музее под Авиньоном, и порой разъезжая с ней по разным странам. “Для меня гильотина – как для автолюбителя-коллекционера дорогой “феррари”. Мог бы продать и обеспечить себе спокойную и сытую жизнь”.

Но Менсонье ее не продает, хотя “модель 48” рубила, по его словам, плохо и приходилось “помогать руками”. Палач подтягивал за уши голову приговоренного вперед, поскольку “преступники втягивали ее в плечи, и казнь по-настоящему не получалось”.

Фернан прославился тем, что не давал упасть голове на пол, успевая ее подхватывать. Однажды его помощник неловко развернул труп, и Менсонье обдало кровью с головы до ног. “Я так и стоял под душем с головой в руках. Надо было отмыться не от крови как таковой, а от соприкосновения с преступником”. Фернан всегда отличался аккуратностью и четкостью в работе, ругая американских коллег: “С жизнью осужденного следует кончать как можно скорее, а не затягивать церемонию, как это делают американцы”.

8 мая 1949 года Конрад Аденауэр объявил о принятии статьи 102 Конституции ФРГ, исключавшей смертную казнь. 23 мая основной закон был принят целиком, а в “ничейное время” – 11 мая на гильотине тюрьмы по Лертершрассе был казнен последний “смертник” в ФРГ – 24-летний слесарь Бертольд Вемайер, изнасиловавший старушку и забравший у нее пакет с картошкой и продовольственные карточки.

Вскоре после этого события в Западной Германии исчезла профессия палача. Последними ее представителями в Германии считают Клеменса Доббека и Густава Фёльпеля. Первый, состоявший на жаловании чиновника, после того, как потерял основную работу, вскоре умер. А Фёльпель трудился внештатно – на гонораре. В гитлеровские времена его самого приговорили к расстрелу, который впоследствии заменили штрафным батальоном. Уцелев и вернувшись после войны домой, Фёльпель никакой другой работы найти не мог и нанялся в палачи. В пивнушке “У монеты” на Александрплатц, завсегдатаями которой в то время были уголовники, проститутки, бродяги, попрошайки и прочее отребье, он рассказывал, что за каждую казнь ему платили 250 марок.

Но то ли денег ему не хватало, то ли просто душа рвалась на криминальные просторы, однако, Фёльпель совершает один грабеж за другим, уходя от полиции. В ноябре 1947 года его задержали и возбудили уголовное дело, слушание которого назначили на 25 марта 1948 г. Но, несмотря на то, что подсудимый находился под стражей в тюремной камере, он появился перед судом с опозданием в три часа. А на вопрос: “В чем причина задержки?” Фёльпель ответил, что “с утра казнил трех преступников”, предъявив онемевшим судьям и многочисленным зрителям принесенные с собой палаческие атрибуты, в том числе и черно-желтую маску с крестом на лбу.

По этой ли причине или по какой другой, но в тот раз палача освободили от наказания. Правда, ненадолго – в апреле 1949 года его задерживают при разбойном нападении и отправляют в тюрьму. Отсидев около 8 лет за решеткой, последний берлинский палач скончался в 1959 году в полной нищете в городском больничном приюте.

Одно из орудий его труда – гильотину – демонтировали, смазав нож маслом и надежно предотвратив от гниения деревянные части, а затем отправили в подвальную камеру № 13 тюрьмы Моабит, где, кстати, в 1944 году при ее же помощи расстался с головой татарский поэт Муса Джалилов. Там она пролежала до конца 80-х годов. Некий ушлый предприниматель из земли Баден-Вюртемберг предложил берлинским властям устроить постоянную передвижную выставку с использованием гильотины, поскольку “от нее мороз идет по коже, но вместе с тем чувствуешь определенное удовольствие”, и пообещал переводить в городскую казну до 50 тысяч марок ежегодно. Наверное, у отцов города было иное мнение, сделка не состоялась, и, в конце концов, гильотина попала в криминалистический музей Людвигсбурга, где она надежно защищена от возможных похитителей.

КОНЕЦ